Я отчетливо помню момент, когда разлюбил театр. Вернее, когда мои старания его полюбить были окончательно перечеркнуты. Было мне лет десять, и наш класс сдуру повели в драматический театр на плохую, мертвую постановку, кажется, «Маленьких трагедий» Пушкина. (А вот не надо водить детей чувствительного возраста на бездарные спектакли. Да и Пушкина лучше в театре не ставить. Мало ли что текст написан как пьеса. Не пьеса это вовсе.)Я очень, очень старался полюбить зрелище, как мне велели: ведь это Пушкин, Большое Искусство, это Храм, Особая Атмосфера, и я должен испытывать Священный Трепет, но помнить при этом, что в Театре есть Театральные условия. Я помнил. Но когда пожилой дядька в камзоле с пышными рукавами, с большим бархатным животом, колыхающимся над тонкими мужскими ножками, грозно, как классный руководитель, вопросил: ?Скажи, Лаура, который год тебе?? – и грузная тетенька гавкнула в ответ: «Осьмнадцать лет!» – ужасное смятение и стыд смяли меня. Мои одноклассники захрюкали. «Прекратите!» – зашипели взрослые Ценители Прекрасного. «Твой Дон Гуан безбожник и мерзавец! А ты — ты дура!» – крикнул дядька с такой силой, что при слове «дура» из его рта вырвался конус слюнных брызг, как на противогриппозном плакате в поликлинике: ?При кашле — до одного метра, при чихании — до трех?. «Вдупель пьяный», – обрадовались мальчишки. «Чшшш!» – возмутились Ценители. Тягомотина все длилась и длилась, потом Дон Гуан с Командором благополучно и нетаинственно провалились, и я с воодушевлением подумал, что все уже, наконец! Но оказалось — антракт, а потом еще столько же. К сожалению.А ведь в театре было тепло, в зале приятно и сложно пахло, в фойе гуляли нарядные женщины, окна были укутаны шторами из парашютного шелка, будто кучевыми облаками, у буфета богатые люди пили шампанское и с достоинством ели дорогие бутерброды с твердокопченой колбасой. Словом, Храм. Наверное. Но не мой, и боги – не мои. Да, и храм сей, какой-то убогий (уж простите великодушно)!Ведь я – простой и примитивный кинозритель, как большинство людей. От кино я жду полного преображения, тотальной иллюзии, окончательного обмана — ?чтоб не думать, зачем, чтоб не помнить, когда?. Театр на это не способен, да и не претендует. Он для взрослых, а кино для детей. Театр для тех, кто любит живых актеров и милостиво простит им их несовершенство. Кино — для тех, кто любит тени, сны и чудеса. Театр не скрывает, что все, что вы видите, – притворство. Кино притворяется, что все, что вы видите, – правда. Простая и единственная жизнь обычного человека пресна без добавок, поэтому одни пьют шампанское брют, другие нюхают клей. Не все ли равно? Мне клею, пожалуйста.
