Вот кстати интересная статья:Тринадцатилетнего Семена родители застали за странным занятием: стоя пред зеркалом, он подводил глаза мамиными тенями. На тумбочке валялась помада и пудреница. “Что ты делаешь?!” – взревел папа Андрей, налетая на сына, аки коршун на цыпленка. Мама Оля ничего не сказала, а просто грохнулась в обморок. Семен бросился вон из квартиры. Домой он вернулся только во втором часу ночи, когда родители уже отчаялись увидеть своего отпрыска живым. Папа Андрей к тому времени смирился с тем, что его Сеня – педик, и молил Бога, чтобы сын вернулся. Мама лишь тихо плакала, проклиная себя за неправильное воспитание ребенка. На следующее утро собрался семейный совет (Семен был в школе и участия в нем не принимал).
На повестке стоял один вопрос, который в свое время задал себе и читателям Николай Гаврилович Чернышевский, а именно – “что делать?”. Папа предлагал меры физического воздействия – выбить “голубую” дурь с помощью офицерского ремня. Мама Оля с этим не соглашалась, а все надежды по исправлению ориентации отпрыска возлагала на знакомого психиатра Моисея Ивановича Зильбертруда. Уж он-то знает, как сыночку мозги вправить, – все-таки 40 лет непрерывного стажа, еще диссидентов на путь истинный наставлял. Тем более что сегодня в распоряжении психиатрии появились, как говорил Моисей Иванович, “очень хорошие таблеточки”. Папа Андрей был категорически против Зильбертруда и “таблеточек”: “Мало того, что Сеня “голубой”, так Иваныч из него вообще идиота сделает”. Однако мама настояла на своем. Увы, Моисей Иванович Сениных родителей сразу же отшил. “Гомосексуальность, – авторитетно заявил доктор Зильбертруд, – в настоящее время не считается нарушением психического состояния человека. А посему лечить ни вашего уважаемого сына Семена, ни какого-либо другого гомосексуалиста я права не имею… Хотя… попался бы он в мои руки лет эдак пятнадцать назад (впрочем, он тогда еще не родился) – я бы его научил девушек любить!” Делать нечего… Решили тогда папа с мамой поговорить с сыном по-мужски. То есть это папа по-мужски, а мама, конечно, по-женски. “Бить не буду, – сказал папа, – но если будет нужно – вразумлю”.
