[Читатель]

2 Sidorova”моя одногруппница по нему диплом пишет, как раз связаннный с языковой игрой, понятиями интертекстуальности и прагматики… 🙂 Эт к ней [smile :)))] ” – одногруппницу в студию! 😎
diver, “сцены _сношения_ малолетними” – это, братцы, пахнет Нобелевкой. [smile ;))))]И кста, то, что ты в слово “идиотизм” вкладываешь значение “идитский” – это тож почти Нобелевка. “Афтарь, пеши исчо” (ц)
fencer, “Но! И в фильме не должны были такое показывать, и этот … не должен был такое писать. “Эт, почему же? fencer, есть такая идея – предложить тебе почитать Сорокина (если ты его ещё не пробовал читать). Сидорова предоставит список литературы. Так вот, после того, как у тебя закончатся рвотные позывы – наступит просветление и Пелевин с Лукьяненкой покажутся тебе милыми писателями, пригодными для чтения в старшем дошкольном возрасте. 😎
“Тем более здесь можно было обойтись без фамилий [smile :))] На сюжет бы не повлияло.”А рассказ про “Петра Первого” Толстому надо было переименовать в “Один день из жизни Царя, Имя Которого Слишком Известно, Чтоб Мы Его Упоминали” [smile ;)]
Про наркотики в “Generation”. Цытата (чтоб не захламлять тему – одна):Прелюдия – глав. герой употребил марку, крыша у него, ессно поехала…”Он понял, чтопроисходит с человеком во время так называемой белой горячки, прокоторую он столько читал у русских классиков XIX века. Никакогоконтроля над галлюцинациями у него не было. И было совершеннонепонятно, куда его закинет следующая случайная мысль. Ему сталострашно. Встав, он быстро прошел в ванную, подставил голову под струюводы и держал ее так до тех пор, пока не стало больно от холода.Вытерев волосы, он вернулся в комнату и еще раз посмотрел на ееотражение в окне. Теперь знакомая обстановка показалась готическойдекорацией к какому-то грозному событию, которое должно было вот-вотпроизойти, а диван стал очень похож на жертвенный алтарь для крупныхживотных. “Зачем надо было эту дрянь есть?” – подумал он с тоской. – Совершенно незачем, – сказал сирруф, опять появляясь внеизвестном измерении его сознания. – Вообще никаких наркотиковчеловеку принимать не стоит. А особенно психоделиков. – Да я и сам понимаю, – ответил Татарский тихо. – Теперь. – У человека есть мир, в котором он живет, – назидательно сказалсирруф. – Человек является человеком потому, что ничего, кроме этогомира, не видит. А когда ты принимаешь сверхдозу ЛСД или объедаешьсяпантерными мухоморами, что вообще полное безобразие, ты совершаешьочень рискованный поступок. Ты выходишь из человеческого мира, и, еслибы ты понимал, сколько невидимых глаз смотрит на тебя в этот момент,ты бы никогда этого не делал. А если бы ты увидел хоть малую частьтех, кто на тебя при этом смотрит, ты бы умер со страху. Этимдействием ты заявляешь, что тебе мало быть человеком и ты хочешь бытькем-то другим. Во-первых, чтобы перестать быть человеком, надоумереть. Ты хочешь умереть? – Нет, – ответил Татарский и искренне прижал руку к груди. – А кем ты хочешь быть? – Не знаю, – сокрушенно сказал Татарский. – Вот о чем я и говорю. Тем более, ладно еще марка из счастливойГолландии. Но то, что ты съел, – это совсем другое. Это номернойпропуск, служебный документ, съедая который ты перемещаешься в такуюобласть, где нет абсолютно никаких удовольствий. И где не положеношататься без дела. А у тебя никакого дела нет. Ведь нет? – Нет, – согласился Татарский. – С Гришей-филателистом мы вопрос решим. Больной человек,коллекционер. И пропуск у него случайно оказался. Но ты-то зачем егосъел? – Хотел ощутить биение жизни, – сказал Татарский и всхлипнул. – Биение жизни? Ну ощути, – сказал сирруф. Когда Татарский пришел в себя, единственное, чего ему хотелось, -это чтобы только что испытанное переживание, для описания которого унего не было никаких слов, а только темный ужас, больше никогда с нимне повторялось. Ради этого он был готов на все. – Еще хочешь? – спросил сирруф. – Нет, – сказал Татарский, – пожалуйста, не надо. Я большеникогда-никогда не буду есть эту гадость. Обещаю. – Обещать участковому будешь. Если до утра доживешь. – Что? – А то самое. Ты хоть знаешь, что этот пропуск на пять человек? Аты здесь один. Или тебя пять? Когда Татарский снова пришел в себя, он подумал, что действительновряд ли переживет сегодняшнюю ночь. Только что его было пять, и всемэтим пяти было так нехорошо, что Татарский мгновенно постиг, какое этосчастье – быть в единственном числе, и поразился, до какой степенилюди в своей слепоте этого счастья не ценят. – Пожалуйста, – взмолился он, – не надо со мной больше этогоделать. – Я с тобой ничего не делаю, – ответил сирруф. – Ты все делаешьсам.”Это у нас называется “пропогандой наркотиков”?