Юлия ДрунинаМы легли у разбитой ели,Ждем, когда же начнет светлеть.Под шинелью вдвоем теплееНа продрогшей, сырой земле.- Знаешь, Юлька, я против грусти,Но сегодня она не в счет.Дома, в яблочном захолустье,Мама, мамка моя живет.У тебя есть друзья, любимый.У меня лишь она одна.Пахнет в хате квашней и дымом,За порогом бурлит весна.Старой кажется: каждый кустикБеспокойную дочку ждетЗнаешь, Юлька, я против грусти,Но сегодня она не в счет.Отогрелись мы еле-еле,Вдруг приказ: ‘Выступать вперед!’Снова рядом в сырой шинелиСветлокосый солдат идет.С каждым днем становилось горше.Шли без митингов и замен.В окруженье попал под ОршейНаш потрепанный батальон.Зинка нас повела в атаку.Мы пробились по черной ржи,По воронкам и буеракам,Через смертные рубежи.Мы не ждали посмертной славы,Мы со славой хотели жить.Почему же в бинтах кровавыхСветлокосый солдат лежитЕе тело своей шинельюУкрывала я, зубы сжав.Белорусские хаты пелиО рязанских глухих садах.Знаешь, Зинка, я против грусти,Но сегодня она не в счет.Дома, в яблочном захолустьеМама, мамка твоя живет.У меня есть друзья, любимыйУ нее ты была одна.Пахнет в хате квашней и дымом,За порогом бурлит весна.И старушка в цветастом платьеУ иконы свечу зажглаЯ не знаю, как написать ей,Чтоб она тебя не ждала…
