Мемуары: как я провел этим … на Ка-нарах.Записки из бич-приемника.Великие люди прошлого оставили свои впечатления о тюремной системе царской России и советского ГУЛАГа (Достоевский, Солженицын, Шаламов), мне же «повезло» побывать только в спецприемнике административно арестованных.Нравы сейчас смягчились, не те, что были раннее «в те времена укромные, теперь почти былинные, когда срока огромные брели в этапы длинные». В благополучном 21 веке основное количество борцов с коррумпированным режимом попадают туда, где я чалился 25 суток.После того как судья Ильиных огласил постановление об аресте, я подумал: «мечты сбываются» (Газпром). Как-то было неудобно, вроде бы главный оппозиционер Хабаровского края, но ни одного дня ареста не заработал. Не порядок! Скажут: «А оппозиционер-то, ненастоящий!» (производное от классической фразы: «А царь-то ненастоящий!). И вот мне подарок – 25 суток.Ожидая «карету», я думал: будут одевать наручники или нет? Обошлись без наручников. Поместили меня в «собачник» в полицейской машине и привезли в спецприемник на ул. Машинной 22/2.Пока меня оформляли: записывали все данные, снимали отпечатки пальцев, фотографировали в двух проекциях, я заметил, что впервые в стенах этого учреждения будет находиться депутат городской Думы. Оказалось я не прав. Некто из депутатов проторил туда дорожку раньше меня, но фамилию этого «героя» сотрудники наотрез отказались сообщать. Кто он, «неведомый герой»? Заселяясь в камеру, мне выдали постельное бельё: две простыни, наволочку, полотенце, зубную щетку и пасту, мыло, туалетную бумагу. В камерах стоят кровати, перешедшие спецприемнику в наследство от медвытрезвителя, с оригинальной конструкцией: возвышенностью в районе шеи. Чтобы придать телу естественное положение для сна, я подкладывал под подушку стопку книг.С начала я сидел в камере для курящих, и у меня был один сосед. Когда же подселили еще двух курящих сидельцев, я понял, что поступил опрометчиво, согласившись сидеть в табачном дурмане. Вытяжка не работает. Один из соседей оказался завсегдатаем этого заведения, и когда со мною встречался начальник СПАА, предлагая переехать в другую камеру, только и слушал от него: «Ну, ни хрена себе! Такого никогда не было! Ни когда начальник в камеру не заглядывал».Камеру «люкс» мне не предложили. Новоя камера была площадью поменьше, на три шконки: одна была одноэтажная, а вторая – двух ярусная. В камере был умывальник с холодной и горячей водой, унитаз, динамик радиовещания и камера видеонаблюдения.«Граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы…», как выяснилось, повально имеют пристрастие к курению: из 30-40 арестантов редкие дни находился один или два некурящих. Каждый день выводили нас на «проверку» из камеры и предлагали расписаться в общей ведомости за «казенные харчи», что государство платит в размере 526 рублей на питание административно арестованных. Таким образом, я отслеживал население мест не столь отдаленных. Незначительный процент от всех сидельцев были женщины: две, три особи женского пола каждый день. Но кипиша и скандалов было от них сколько же, как и от мужиков. Это случалось не часто, но иногда ночами слышно было: «менты – козлы» и т.д. и т.п.Распорядок дня до примитивности прост, он вывешен на дверях камеры: подъем в 6.00, завтрак в 8.00, в 9.00 проверка (в это время меняется дежурная смена полицейских надзирателей) в 12.00 обед, в 18.00 ужин и в 22.00 отбой и гасят большой свет. Но в камере все же светло от так называемого «ночника», что без труда можно всю ночь читать. Когда я ложился спать, я набрасывал на плафон полотенце. В действительности соблюдались лишь сроки приёма пищи, за соблюдением времени подъема и отбоя никто не наблюдал. Можно спать в любое время суток. В камере основные две позиции тела: лежать и сидеть.Тишину в камере нарушал звук «авторадио», которое вещало ежедневно с 8.00 до 22.00. По нему я узнавал время, и слышал крохи новостей, творящихся в свободном мире. Раз в день предоставляли часовую прогулку в квадратном дворике с деревянным забором и колючей проволокой поверх забора. Квадрат небольшой 10 на 10 метров, две металлические лавочки и железный навес, под которым я отсиживал свой час под дождем. По существующим правилам арестант может совершить в течение суток один звонок по сотовому телефону. Продолжительность разговора не может составлять более 15 минут. Также можно писать письма на волю. Цензура их запрещена. Таким образом во время заточения я написал несколько заметок о своих делах, передал письма жене, а сын набрал текст и опубликовал их в соцсетях.Во время административного ареста законом дозволено одно часовое свидание с родственниками в присутствии сотрудника полиции. Все это неукоснительно соблюдалось в отношении меня.Передачи можно приносить каждый день, многие люди порывались принести мне что-либо полезное и нужное. У меня все было, жена снабжала меня бутилированной водой и газетами. «Духовной жаждою томим в пустыне мрачной я влачился». Более всего мне тягостно было из-за отсутствия информации. В 21 веке мы живем в информационных потоках: телевидение, радио, газеты, интернет, общение с людьми. С воли попадали жалкие крохи информации, к которой я привык в повседневной жизни. Вся наша пресса – пропутинская в ней нет альтернативной информации, которая распространяется в Интернете. Отсутствие актуальной «пищи для ума» я компенсировал чтением классической литературы: прочитал Салтыкова-Щедрина, Герцена «Былое и думы», Солженицына «Раковый корпус», «В кругу первом», Д. Мережковского, М. Алданова, «Белую гвардию» Булгакова и других авторов. В памяти остаются события и впечатления, но в заключении их так мало, что из 25 суток в памяти сохраняется событий на полчаса. Остальное время – полный вакуум.Ответить на вопрос: как там кормят? я не могу, так как с первого и до последнего дня я ничего не ел. Из моих некурящих соседей никто не отказался от казенных харчей. Никто не бросал ложку и не говорил, что «такую баланду есть нельзя». Один из сидельцев сказал, что кормежка лучше, чем в больнице.Мой друг, товарищ и брат Юра Ковалев, говорит, что вся голодовка пошла насмарку, поскольку я не написал письменное заявление на имя начальника спецприемника об объявлении голодовки. Не люблю формализма: если голодать, так голодать – от звонка до звонка. Мужик сказал, мужик сделал. Я справился с поставленной задачей. Мне хотелось проверить себя – смогу ли я, как другие. Олег Шейн, депутат Государственной Думы, голодал 40 дней. За 25 суток я «сдулся» с 96 до 79 килограмм.Пищу там можно получить из двух источников: «казенные харчи», от которых я отказывался (это могут подтвердить все смены сотрудников СПАА), и передачи родственников. Жена мне кроме воды ничего не передавала. Акты с опись передач хранятся в спецприемнике.Привычка жевать сохранялась первые два дня, а потом она воспринималась как вредная привычка. Дежурный фельдшер ежедневно меряла у меня давление оно у меня было идеальное 120 на 80. В последнюю неделю давление понизилось и стало 110 на 70. Были дни с повышенным головокружение: проснешься, встанешь, подержишься за стеночку пока пройдет головокружение, и дальше все хорошо в обычном порядке. В обморок не падал. По своему самочувствию знал, что если бы добавили еще десять суток, то и их бы продержался.Вспоминается такой случай. У фельдшера в воскресенье должен быть выходной, и она говорит мне: не знаю – приду ли я или нет. Я ей с улыбкой отвечаю: заходите, я всегда дома. Очень ответственная женщина, все свои выходные дни посвятила мне, приезжала, меряла давление.О сотрудниках полиции у меня остались самые теплые воспоминания. Получая изъятые вещи, я изъявил желание написать слова благодарности в книгу отзывов и предложений. С их стороны я не видел никакого хамства в отношении к своим подопечным, многие из которых не заслуживают такого отношения. Исключительно ко всем сотрудники обращались на «вы», проявляли выдержку и спокойствие при общении с буйными «клиентами».Отдельно хочу поблагодарить ветерана адвокатской службы Владимира Кабаева. Владимир Георгиевич принял живейшее участие в мой судьбе и жизни моего сына. Низкий поклон Вам, Владимир Георгиевич!Самое плохое, что может быть в заключении, это чувство, что всеми позабыт и заброшен. Такого со мною не было. Я постоянно чувствовал поддержку друзей и политических единомышленников. «Команда Навального Комсомольск» проводила пикетирование, митинги за мое освобождение, и встречать меня пришло два десятка человек.Существует такое поверье, что если забыл какую-то свою вещь в «казенном доме», то обязательно туда вернешься. В эту примету свято верят все сидельцы и сами сотрудники учреждения. Я старательно паковал свои вещи, стараясь ничего не упустить. Но, живем мы в России, где, как известно, от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
Паньков